Читаем без скачивания Важный разговор [Повести, рассказы] - Николай Печерский

Катер, на котором переправляли пассажиров, стоял на той стороне. Ни там, ни тут никаких пассажиров не было. А только сидел на мостках спиной ко мне мальчишка в синей пилотской фуражке с голубым кантом по кругу.

— Здравствуй, мальчик, — сказал я. — Ты в аэропорт?

Мальчик повернул ко мне худенькое веснушчатое лицо, кивнул головой.

— Ага. Вы покричите им. Я им уже кричал.

Я приложил ладонь ко рту и закричал:

— Ого-го-го-го! Пода-а-ай перевоз!

С той стороны ни вздоха, ни всплеска. Только слышалось скучное тихое пиликанье. Кто-то играл на губной гармонике.

Я снова принялся кричать.

На зов этот вышел в конце концов парень в полосатой тельняшке. Посмотрел на нас из-под ладони и снова скрылся в кубрике.

Через минуту послышалось татаканье мотора. Катер отвалил от причала и, разводя волны, пошел в нашу сторону.

Переправившись, мы поблагодарили перевозчика и пошли вдоль берега по теплой пыльной траве.

Было душно, как в старой сибирской бане. Я то и дело останавливался и вытирал платком мокрое лицо.

— Тяжело? — спросил мальчик. Подобрал с земли длинную палку, подержал в руке. — Давайте вместе понесем.

Мы продели палку сквозь ручку чемодана и потащили вместе. «Вон он какой парнишка!» — подумал я.

— Как зовут тебя, летчик?

Лицо у мальчугана сразу порозовело. Блеклые, как на сорочьем яйце, конопатинки спрятались, будто бы никогда их и не было. Он смущенно посмотрел на меня золотистыми, похожими на два опрокинутых полумесяца глазами и сказал:

— Меня зовут Вася Бабич.

Меня даже качнуло от такой новости. Неужели это сын летчика Бабича? Нет, не может быть. У моего Бабича никого не было — ни сына, ни дочери, ни жены. Были у него только теплые, привезенные из Якутска унты, только куртка да пилотские, нацепленные поверх шапки очки. Пропасть мне на месте, если это не так, если я не знал моего друга Тимофея Бабича.

Но мальчику про все это я, конечно, ничего не сказал. Мало ли что случается на белом свете… Лучше уж я пока помолчу, попридержу язык за зубами.

Вскоре показался аэродром — рубленные из сосны домишки, крохотная, похожая на курятник будка синоптика, полосатый мешок на высоком шесте.

— Это у нас столовая, а это — гостиница, сказал мальчик. — У нас тут весело. Даже волейбол есть.

Очень мне нужен этот волейбол! Мне надо не мячи тушить, а лететь в северный порт Тикси. Хватит баклуши бить!

Возле столовой под тенью дерева резались в козла три пассажира. Стучали по дощатому столу костяшки домино, над головами играющих покачивались голубые дымки папирос.

Игроки увидели меня и обрадовались.

— Садитесь, — сказал полный мужчина в круглых роговых очках. — Как раз четвертого не хватает. — Посмотрел на меня, подмигнул и добавил. Мы сейчас, мил человек, врежем!

За стол я не сел, а только намекнул игрокам, человек я деловой и должен лететь по своим важным делам в северный порт Тикси.

Пассажиры засмеялись.

— Тоже мне — деловой! — злорадно сказал толстяк в очках. — Если хотите знать, сейчас все деловые. Вы сначала на небо посмотрите!

Я поставил чемодан и посмотрел, как было велено, на небо. Это было даже и не небо, а какая-то серая скучная чепуха. Где-то очень далеко, видимо возле Братска, горели леса. Будто желтый керосиновый фонарь, тускло светило невысокое солнце. Горько пахло теплым, застоявшимся дымом.

— Три дня тут загораем, — объяснил толстяк. — Садитесь, не ломайтесь.

Но играть я все-таки не стал. Надо же узнать, что тут и как тут.

В аэропорту я нашел только одного человека — синоптика.

Совсем молоденький парнишка этот только недавно закончил техникум и был с виду важен и строг. Услышав мой вопрос, он поглядел на небо, подкрутил зачем-то свои часы на толстом металлическом браслете и басом сказал:

— Полетов сегодня, гражданин, не будет.

Но я сразу же понял, что синоптик этот не такой уж и строгий и бас у него только так, для вида.

Минут через пять мы уже сидели с ним возле «курятника» на длинной, пахнущей сухой смолой колоде и по-приятельски болтали.

Синоптик рассказал мне про Бабича и про мальчишку, который помог нести чемодан с переправы.

После этого злосчастного полета Бабич и в самом деле работал здесь. Он припасал лес для нового вокзала, возил вместе с шофером бензин с нефтебазы, чинил старые карбидные фонари. Короче говоря, был старшим, куда пошлют.

А случилось с ним вот что. Не успел Бабич вместе с врачом и больным мальчиком отмахать на своем самолете и сотню километров, как в наушниках раздался писк, и знакомый голос диспетчера Лизы сказал: «Товарищ Бабич, возвратитесь. Впереди гроза!»

Бабич выругался втихомолку, быстро написал записку и передал врачу: как быть?

«Ребенку очень плохо, — ответил врач. — За жизнь не ручаюсь».

Пилот знал, что такое гроза и что такое приказ, но все равно он не повернул назад.

Поправил рукавицей очки, упрямо мотнул головой и сказал: «Вперед, вперед, Бабич!»

Тучи надвигались со всех сторон. Сначала над крыльями, не задерживаясь, пронеслась волокнистая, тающая на глазах пряжа тумана, затем тучи стали гуще, плотнее. Где-то впереди вспыхнула, рассыпалась зелеными огнями молния. Бабич вел самолет вслепую. Началась болтанка. Самолет бросало с одного крыла на другое. Все чаще вспыхивали и, будто ножи, падали вниз слепящие молнии.

Бабич понял — ему не уйти от этих полыхавших в небе электрических разрядов. Надо тянуть к земле. Он нажал на рычаги и стал медленно, будто нащупывая среди гор невидимую площадку, снижаться. Бабич сел на плоскую, как стол, вершину сопки. Как этот сумасшедший сумел зацепиться за этот «пятачок», одному богу известно…

Когда самолет плюхнулся на камни, врач сказал:

— Ну, вот и прилетели, вызывайте, товарищ Бабич, санитарную машину.

Но какая там машина, когда вокруг только сопки да глубокие, такие, что не глянешь, пропасти.

Бабич не стал зря пугать врача. Посветил фонариком на карту и тут же нашел среди гор и лесов маленький кружочек — тот самый городок, куда приказали Бабичу доставить больного мальчика.

— Все в порядке, — сказал он. — Погодите минутку.

Бабич вылез из самолета, обошел вокруг «пятачок». Удастся ли спуститься с этой верхотуры? В одном месте разглядел Бабич сквозь сетку хлеставшего вкривь и вкось дождя крутой, поросший кустами шиповника спуск. Видимо, по этой дикой тропке взбирались на вершину горные козы-альпинисты.

Бабич вернулся к самолету, взял на руки мальчика и, спотыкаясь в темноте на голых, скользких камнях, пошел вместе с врачом вниз…

— Это в самом деле так и было? — спросил я синоптика. — Откуда вы знаете про коз-альпинистов и вообще…

Синоптик не ответил. Только пошевелил узенькими, вытянувшимися в ниточку мальчишескими бровями.

Я понял, что зря задал этот вопрос. Раз человек говорит, значит, знает. Не будет же он просто так молоть языком!

— Где сейчас товарищ Бабич? — спросил я и положил руку на колено синоптика: прости, мол, сболтнул не то что надо.

— А где ему быть? Поехал с рабочими на лошадях самолет демонтировать, то есть разбирать. Приказ такой пришел — снять с него все, что можно. Самолет — это все-таки не игрушка, денег стоит. Как вы думаете?

На этом разговор наш и оборвался.

С удочками на плече пришел мой новый знакомый, Вася.

Потоптался на месте, покосился в мою сторону и сказал:

— Рыбу я иду ловить. Нельма сейчас во как берет! Прямо с леской заглатывает.

Подождал ответа, колупнул ногтем пробковый поплавок и добавил:

— Цельное ведро можно наловить. И откуда такая берется — сплошная икрянка!

Я сразу же понял, что Вася приглашает меня на рыбалку.

Простился с синоптиком, взял у Васи одну удочку и, помахивая рукой, пошел к реке.

Нельма, как я и ожидал, не ловилась. Поплавок торчком стоял в теплой, отсвечивающей мазутными плавунами воде. Мы сидели с Васей на берегу и болтали. Он мне про свое, а я ему про свое.

— Если папу простят, мы поедем в Иркутск, — задумчиво и с надеждой сказал Вася. — Папа говорил, у него там один знакомый чудак есть. Детские рассказы пишет… Не знаете такого? Папа с ним в бухту Тикси думал лететь.

Я ответил Васе, что про такого человека не слышал. Мало ли их, чудаков, живет в Иркутске… Украдкой смотрел на своего худенького веснушчатого соседа и думал: конечно же, это не сын Бабича. Это тот самый мальчик, которого вез Бабич в своем самолете. Ну, конечно же, разве не ясно!

В эту минуту мне хотелось сделать что-нибудь очень хорошее и приятное и Бабичу, и этому огольцу в синей пилотской фуражке.

И скорее всего я сделаю так: поеду в Иркутск и скажу тому строгому начальнику:

— Товарищ начальник, Бабич, конечно, виноват, но я вас прошу — простите, пожалуйста, его. Это очень хороший человек.